И все же так далеко носить воду на плечах можно было в хорошую погоду, да и не у всех были на это силы. Поэтому приходилось воду покупать. Воду покупали у водовоза по имени Пуся. Только он снабжал всю улицу водой из бочки, которую он набирал из дальнего колодца и развозил по домам. У большинства покупателей воды он брал плату вперед за месяц, а очень бедные платили наличными за каждое ведро. Хуже было зимой, когда Пусина кляча (старая, немощная лошадь) не могла вытащить на гору тяжелую бочку с водой. Тогда вся улица оставалась без воды. У деда Герша с Пусей были особые отношения и они часто ссорились, так как дедушка платил Пусе за полную бочку воды, а тот по дороге продавал кому-то несколько ведер, чем как бы обкрадывал дедушку. Для деда Герша вода была сырьем, о чем несколько ниже. Двор деда был настолько узким, что телега Пуси не могла заехать в него, поэтому воду из бочки в ведра наливали на улице прямо перед домом. Мне запомнилась большая гора льда от воды, расплескивавшейся при этой операции.
Вернемся к воде, как к сырью и не только. Бабушка и дедушка кипятили воду на продажу в русской печи. (Русская печь – это гениальное изобретение народа. Я не мыслю жизнь людей в тех краях без нее. Коротко опишу конструкцию и использование этого творения. Грубо говоря, это куб примерно 3 на 3 метра и высотой до самого потолка. Эта печь выкладывалась из самана. Саман – не обожженный кирпич из глины. На уровне пояса внутри этого куба имеется большая полость со сферическим верхом, открытая со стороны фасада и предназначенная для обслуживания печи. В этой полости сжигается топливо, как на обычном костре, то есть топливо горит на полу. После выгорания топлива, когда там устанавливается высокая температура, создаются условия для приготовления пищи и выпечки хлеба. Объем полости настолько велик, что в нее может влезть человек, обычно женщина, для обмазки ее глиной изнутри. С одной из сторон, перпендикулярно фасаду и над внутренним проемом до самого потолка, имеется открытое пространство. Оно называется «на печи». Это самое теплое место в доме и зимой это было место обитания детей и стариков).
В условиях безлесной части Украины печь в основном топилась соломой. Иногда это были сухие стебли подсолнухов или камыша. Топили и разными экзотическими видами топлива. Приведу некоторые из них. Летом коровий и лошадиный навоз перемешивался с соломой, формировались своего рода кирпичики и высушивались на солнце – и топливо готово к использованию. Это топливо называлось кизяком.
С появлением в местечке маслобойни (производство по выжиманию масла из семян подсолнуха) начали топить отходами этого производства – шелухой от семечек. Топка шелухой требовала мастерства и времени. В русской печи шелуха очень красиво горела, но надо было быть внимательным. С горящей горки шелухи надо было вовремя снимать перегоревший слой, в противном случае огонь мог погаснуть. Перегоревший слой надо было снимать и передвигать в горку уже вместо ранее перегоревшей шелухи. Во время топки нельзя было уходить, пока вся шелуха не сгорит. Горка перегоревшей шелухи обычно занимала половину внутреннего пространства печи. Эта горка представляла особую ценность, так как долго сохраняла тепло. В ее жар вставлялись чугунки с едой, и она там доваривалась.
Еда, приготовленная на таком медленном огне, была очень вкусной.
Для топки шелухой каминов и плит изготавливались мастерами специальные устройства, сыпавшие шелуху небольшими порциями. Вернемся к кипячению воды в производственных целях. Как видно из вышесказанного, бедный человек не мог себе позволить часто топить печь, а кипяток нужен был ежедневно и даже два раза в день – утром и вечером. Учитывая спрос, бабушка Эстер организовала производство кипятка на продажу.
Вот описание этого производства и всего связанного с ним. В печь был встроен бак для кипячения воды. Рядом с печью стояла большая бочка с водой – это сырье. В этом производстве обязанности были распределены следующим образом. Дедушка Герш наливал воду в бак и топил, а бабушка сидела на низком стульчике перед краном, который был выведен в комнату, и продавала кипяток. Продажу кипятка она никому не доверяла, а вот дедушка перепоручал топку мне, что мне очень нравилось. Лучшим видом топлива для кипячения воды была солома, так как она быстро поднимала температуру в печи.
Процесс топки происходил следующим образом. Накануне дедушка натаскивал полную кухню соломы и растапливал печь. Науку как топить я усвоила от дедушки. Я во все времена любила топить печь. Усаживаешься на ворох соломы перед печью и делаешь из соломы маленькие снопики. По мере выгорания предыдущей порции ее разгребают кочергой, чтобы все выгорело, и после этого подкладывают следующий снопик. Дедушка учил меня быть осторожной с топкой, иначе огонь мог вырваться наружу и обжечь, чего я, конечно, боялась. Все было хорошо, пока из соломы не выскакивала мышь. Я очень боялась мышей и подымала крик. Тут же с печи спускали кошку, которая, как и дед, любила лежать на печи, и начиналась охота.
От жизни у бабушки остались у меня яркие воспоминания о посиделках соседей – покупателей кипятка. К вечеру, еще задолго до того, как закипит вода, приходили женщины с чайниками и усаживались вдоль стен на тот сундук, в котором летом хранились яблоки для продажи в розницу. Это был своего рода импровизированный клуб, где обменивались новостями, на кого-то клеветали, над кем-то посмеивались. Зачастую они засиживались, и тогда их дети приходили звать своих мам домой.
Приход детей дедушке не нравился, так как они выхолаживали дом, а это лишний расход топлива. Ранее пришедшие покупатели переговаривались между собой и с нетерпением ждали прихода «мастеров слова» – наших юмористов. Эти люди талантливо копировали и критиковали всех, кто попадался им на язык. Это были Хаим Каплун, Хаскел Теплицкий и мать большой семьи по имени Цыся. Запомнилось мне одно изречение Хаскела по поводу одной нашей неряшливой соседки: «Хайка после кормления детей, забывает положить грудь на место». Хаима за глаза звали: «Хаим дер лыгнер» – то есть лжец. Хаим талантливо сочинял такие смешные истории, что слушатели смеялись до слез. Но какой писатель не лжец, ведь все, что им написано, плод его воображения. Все их интермедии принимались слушателями с большим интересом и сопровождались смехом от души. Заразительнее всех смеялась Бобеле. Для соседей это были настоящие импровизированные концерты, которые оживляли их тяжелый и однообразный быт. Посиделки эти были, в основном, зимой.
Позже, когда я была школьницей, на этих концертах выступала и я, передавая этим благодарным зрителям те представления, которые мы проводили в школе. Причем здесь я выступала одна за всех персонажей спектакля. Что интересно – ни бабушка Эстер, ни мама в этих концертах не принимали участия – они для этого были слишком серьезными людьми.
Бабушка Эстер была совершенно необразованной женщиной и очень плохо говорила по-русски. Дедушка Герш подшучивал над своей женой. Он говорил, что она владеет тремя языками и приводил пример своего утверждения. Она говорит: «Кыцька бусыр хоп», что переводится следующим образом: «Кошка схватила мясо», то есть: «кыцька» – это русское слово «кошка», «бусыр» – мясо на иврите, а «хоп» – это на идиш.
Моя бабушка Эстер оставила у меня на всю жизнь самые теплые воспоминания. Мне так нравилось имя Эстер, что я дала себе зарок, что если у меня когда-нибудь родится дочь, то я назову ее этим именем. Но Бог дал мне только трех сыновей и ни одной дочери.
Бабушка Эстер происходила из более высокой, по тем временам для евреев, династии раввинов, но все же была неграмотной. У нее был брат, которого я смутно помню и забыла даже его имя, а жену его звали Цирл. Помню только, что он жил в деревне Добрянка. В этой деревне было всего несколько еврейских семейств и он там совмещал обязанности раввина и резника. Эти еврейские семьи неплохо его содержали. Я несколько раз у них гостила. У них был просторный, чистый, хорошо обставленный дом и летняя кухня. Вели они сельский образ жизни. У них были куры, корова. Он и местным крестьянам резал скот и птицу. Все это позволяло им хорошо жить.
У него было трое дочерей: Перл, Рахл и Буся. Буся – ровесница Бобеле, часто приезжала к нам в гости и привозила много вкусной крестьянской еды. Это было сливочное масло, подсоленный творог в деревянном бочоночке и много всякого другого. В гражданскую войну Рахл с мужем и дочерью Фаней погибли, и я не знаю как, а две другие их дочери Сарра и Рива жили в Одессе. Что касается Перл (Песи), то до 1924 года ее семья с сыном Куциком жила в деревне. Затем жить в деревне стало опасно и они уехали в Америку. Она писала, что варит пищу у плиты в белом платье, чего мы и представить себе тогда не могли. О Бусе я ничего не знаю.
